Чудовищно хотелось квашенной капусты... Я перевернулась на другой бок, пытаясь отогнать эту мысль и снова заснуть, но это не помогло. Перед глазами возник яркий образ заветной баночки и воображение тут же пририсовало к нему мою руку, жадно хватающую щипками желто-зеленые полосочки перемешанные с оранжевыми полосочками морковки и отправляющую их в рот на предусмотрительно запрокинутой голове. Я представила как капли сока скользят по пересохшему горлу, по губам, по щекам, сползая на шею... Какая тут вилка и тарелка?

Я сглотнула пересохшим горлом и почувствовала, что если я сейчас, сию секунду, не съем квашенной капусты, то неминуемо умру, и мозг стал судорожно просчитывать варианты ее получения. Рядом лежал Лёша и можно было бы заполучить капусту отправив Лёшу в магазин, но несмотря на то что он молчал, страдальческое выражение его лица говорило о том, что сейчас он может только послать меня в ответ на такую просьбу, если, конечно, найдет в себе силы разговаривать. Все остальные возможные варианты тоже не казались рациональными и от этого, отбросив вариант заполучения заветной гущи, мозг перешел к анализу неминуемой смерти.

Сначала я продумала, какое платье будет соответствовать этому торжественному событию и вместе с тем будет являться подходящим представителем моего внутреннего мира. На ум сразу пришло длинное черное платье с разрезами и став одобренным было мысленно перенесено из шкафа на кровать, где, скорее всего, меня будут одевать. Затем мысли перешли к белью и определив, что кружева на трупе будут смотреться по меньшей мере странно, я мысленно достала из ящика черное белье без кружев и положила к платью. Так, поехали дальше... Чулки... Тоже без кружев... Стоп! Какие чулки?! На платье разрезы чуть ли не до пояса, а если ветер? Надо колготки! Не-не-не, ни фига! Я сказала, что в гробу я буду лежать в чулках! Нет, ну а если и вправду дунет ветер, а там труп в чулках? Какая-то сказка для некрофилов получается... А может тогда вообще ничего не надо? Нет, блин, тогда вообще синие ноги будут видны... Вот черт! Ладно, может разрезы для приличия булавочкой подколят, тогда получится и в чулках и... Гы!.. Тааак! Поехали дальше! Макияж... Яркий, но не слишком, а то людей потом кошмары о вурдалаках будут преследовать. Украшения... Так, вроде все?.. О! Гроб! Хм... Интересно, какой гроб подойдет к моему наряду? Черный? Не, как-то слишком мрачно, как на похоронах. Ха-ха! Хочу... Ммм... Хочу... Хочу красный... Из... О, точно! Из красного дерева! Интересно, а сколько он стоит? Вроде все бабули-дедули как-то копят себе на гроб. Хм... Наверно дорого. А из дерева точно дорого. А из правильного дерева... Вот, черт!

- Лёша!

- Ммм?

- Лёша, пошли мне гроб выберем!

- Ааа?

- Ну блин, я тут решила какой гроб я хочу, а ты можешь купить не тот и он не подойдёт к моему платью.

Лёша приоткрыл глаза и прищурившись посмотрел на меня с большим подозрением, видимо сочтя, что судя по тому что я говорю, это скорей всего просто продолжение странного сна.

- Я никуда сейчас не пойду.

- Ну ладно. Мне вообще-то тоже лень. Давай я его в интернете поищу...

- Угу, - сказал Лёша и зевнув отвернулся в надежде снова уснуть.

Я дотянулась до телефона и уже ввела параметры поиска, как вдруг меня осенило.

- Лёша!

- Ааа?!

- Посмотри мне в глаза! Ты же не купишь тот который я хочу, ведь правда?! Ты наивно решишь, что с того света я тебя уже не достану и купишь мне какое-нибудь картонное говно, как для Буратино!

По Лёшиной улыбке было абсолютно очевидно, что именно так он и поступит. Выхода было только два. Или смириться, или...

- Лёша! - я стала назойливо пинать Лёшино тело под одеялом. Вот собака, и как ему удается так быстро засыпать?!

- Ну чтооо?..

- Одевайся! Пошли покупать гроб!

- Зачем?

- Я хочу умереть спокойно, а если я буду переживать что ты сэкономишь на моём гробу, у меня это не получится!

- А куда мы его поставим если ты вдруг сразу не умрешь?

- Ну, не знаю... Я об этом пока не думала....

- может ты будешь в нём спать как Дракула? Или нет, давай его перевернём и поставим на кухне вместо стола!

- Ыыы! Сволочь! Ты мне итак всю жизнь испортил, теперь уже походу и смерть обосрал!

Отсмеявшись и прекратив душить ожившего от смеха Лёшу, я снова загрустила.

- Лёш.

- Что?

- У меня глазное давление поднимается...

- Да, я знаю.

- Лёш, а что я буду делать, если я вообще не буду видеть?

- Ну, не знаю... Живут же люди как-то... И делают всё что надо...

- Нет, ты не понимаешь! Как же я буду знать что мне одеть?! Я ведь ни хрена видеть не буду!

- Ну, не плачь, я тебя буду наряжать.

- Ага! Знаю я тебя - день нарядишь, два нарядишь, а потом решишь, что 'и так нормально', и я!.. и я!... И я буду НЕПРИНЦЕССА! А как я себе одежду куплю?! По запаху?! Нет! Всё ужасно! Так, хрен с гробом! Хочу за нарядами!

- Куда?

- Ну, не знаю... - В голове побежал список магазинов, сопровождаемый картинками предлагаемых товаров, но всё было какое-то неправильное. Нет, нет, нет... Мозг отбрасывал магазины один за одним в виду их непринцессности, и когда я уже почти решила, что в этой адской жизни нет даже достойных магазинов, возникла картинка прекрасного лакомого места, в которое мне не удалось попасть. - Ты только не кричи, у меня голова болит.

- Что?

- Лёш, поехали в Канаду.

- Ира, ты в своём уме? У нас денег нет!

- мы конечно можем пойти куда-то и поближе, но... Я думаю, что в первую очередь, глазное давление поднимается от грустного состояния души, и если её порадовать, оно может взять и опуститься!

- Вообще-то мне надо работать.

- А ты возьми с собой компьютер и работай! Но только, если ты будешь всё время корчить рожи при виде цен и всячески портить принцессность шоппинга, тогда лучше не ехать вообще!

- То есть, ты хочешь сказать, что я должен 10 часов вести машину и улыбаться когда ты тратишь деньги которых у нас нет, а в перерывах работать?

- Ну... В общем... Да.

Наступила пауза. Долгая. Лёша взял компьютер и стал в нём что-то высматривать не издавая ни звука. Интересно, что он там делает? Работает? Смотрит как со мной безболезнено развестись?

- Лёш...

- Что?

- Что ты делаешь?..

- Смотрю гостиницы.

- Лёш, так мы что, едем?!

- А что мне сидеть и смотреть на твою несчастную рожу?! Так хоть один из нас будет доволен. Только, кто ребенка будет забирать и сколько времени ты будешь собираться?

- Сейчас! 5 сек! Я договорюсь! Через час я буду с чемоданом на выходе!

В 2 часа канадской ночи мы наконец подъехали к гостинице. Я сияла как медный таз, а Лёшу волновало только одно - какой же будет номер, т.к. Самый сложный вопрос, какую именно сумму можно потратить если нет никакой, я решила по принцессному, объявив, что просто прибавлю ноль к номеру комнаты в гостинице. Увидев, что гостиница не является небоскрёбом, Лёша с облегчением перевел дух и пошёл за ключами.

Раньше я часто думала, кому принадлежит этот хренов голос у меня в голове, который все время действует мне на нервы своими язвительными замечаниями. И только недавно, почитав Фрейда я поняла - это мое же  бессердечное и бессовестное суперэго... Диалоги с ним в скобках.

- Что тебе принести?

Человек висит вниз головой и смотрит задумчивым взглядом на неожиданно перевернувшийся мир. Его ноги крепко привязаны к дереву, стоящему на самом краю обрыва, а руки спрятаны за спиной и, возможно, тоже связаны. Его рот приоткрыт и губы застыли в неестественном положении, словно пытались что-то сказать, но потом засомневались и так и застыли, забыв вернуться на место.
На дороге у подножия обрыва собралась толпа зевак, с любопытством ожидающих развязки. По выражениям их лиц, можно догадаться, что повешенный им хорошо знаком, и от этого их интерес только увеличивается.
Одни смотрят с праздным сочувствием, с тем сочувствием, которое не требует ничего большего кроме себя самого, с тем сочувствием, с которым вчера они смотрели на собачонку угодившую под колеса, с тем сочувствием, с которым завтра посмотрят нашумевшую трагедию или послушают о смерти чьей-то дальней родственницы. Да, с тем самым сочувствием - с сочувствием безразличия.
Другие же - напротив: стоят с восторженной улыбкой на лице, радуясь тому, что наконец-то он получил свое! Так ему и надо! А-то - ишь! И дом у него богатый! И за границу наведывается не реже двух раз в году! И баба у него - вон какая! Но ничего - есть-таки бог на свете! Есть!
- Н-надо бы позвать кого, - нерешительно молвят первые.
- Так уже, поди, позвали... - откликается кто-то из толпы сиплым бабьим голосом...
На краю всей этой картины видна девушка, прогуливающаяся по дорожке, ведущей из парка в сторону реки. По вышитому гербу на ее одежде можно догадаться, что она принадлежит к тому же дому, что и он. Именно к ней обращен взгляд повешенного.
Он знал, что никто, ни крепкие мужики стоящие внизу, ни худощавые мальчишки шныряющие в толпе и, вероятно, снующие по карманам зазевавшихся граждан, ни, уж тем более, бабы или старики не помогут ему. Он очень обрадовался, завидев ее издалека и хотел было окликнуть ее, но осекся...
Как позовет он ее? Тем ласковым дурашливо-нежным именем, которым он звал ее тогда... В той прошлой далекой жизни, где они вдвоем бегали в саду, не в силах налюбоваться друг другом?.. Тем именем, которым он звал ту единственную девушку на свете, которая никогда не оставила бы его в беде. Да что там! Случись с ним такое, она бы сама, сбросив платье полезла бы за ним по отвесной скале и протянула бы руку над обрывом, ни разу не задумавшись об опасности.., 
Когда он последний раз называл ее этим именем?..
Девушка продолжала идти, а он так и не мог решить, как именно он должен ее позвать. Ее полным "взрослым" именем? Но это показалось ему нелепым и каким-то неуместно официальным. А как же он звал ее в последнее время? Он задумался , но напряженный поток мысли так и не дал искомого ответа. Потому, что в последнее время он не называл ее никак...
Стало как-то грустно и отчего-то больно кольнуло в груди. Картина, будто бы лишившись укрывавшего ее балдахина, неожиданно стала значительно ярче и отчетливей. В какое-то мгновение он понадеялся, что вот она сейчас сама почувствует его пристальный взгляд и обернется, но... Впустую.
Она продолжала ступать ровными шагами, удаляясь от него все дальше и дальше. Надо окликнуть ее поскорее, потому что… Но странно... Неужели проходя невдалеке она не слышала крика разгоряченной толпы?.. Не видела его, висящим на дереве?.. Хотя нет… нет… Он точно помнит, что она не оборачивалась… Конечно же она и не догадывается о том, что здесь творится! Сейчас!
Он набрал в легкие побольше воздуха и… застыл. Взгляд одного из ее охранников, неотступно следовавших за ней на расстоянии полушага, был устремлен прямо на него, а значит... Нет! Этого не может быть!
Ей ничего не стоило отдать приказ и двое сильных солдат рванули бы ему на помощь. Но она... Она знала, знала о том, что происходит и даже не оглянулась…
Да, он все еще может крикнуть и, возможно, тогда она скажет им спокойным безучастным голосом: "Снимите его..." 
Он еще раз посмотрел на толпу снизу, на их тупые и разьяренные лица, затем снова на нее...
А надо ли ему спасаться и стремиться в тот мир, где он смог потерять всех?.. Где он смог потерят ЕЕ…

             Человек сидит на кровати, устремив свой невидящий взор далеко-далеко вниз, будто внезапное озарение, переместив все физические объекты окружавшие его прежде, во времени и пространстве, позволило ему увидеть самое дно собственного бытия. Его пальцы застыли меж стремительно седеющих прядей, а рот открыт в немом крике отчаянья. Вокруг царит полумрак, нарушаемый только тусклым светом уличного фонаря. За спиной человека виден другой силуэт, приподнявшийся на локте с подушки и недоуменно застывший в попытках понять что происходит.

- Что?.. Что случилось?.. - несмелые фразы повисают в воздухе одна за другой...

"Измена... Измена!!!" - бъет кровь по горячим от напряжения вискам.

Эта мысль уже давно поселилось в глубинах его подсознания, провоцируя необъяснимое чувство тревоги в те минуты, когда даже сама мысль о ее возникновении казалась совершенно неуместной. В такие моменты он открывал глаза и внимательно осматривал окружающие его предметы. Кружевные занавески... Картина... Фотография ребенка... Еще одна, где он уже значительно старше и можно отчетливо увидеть их сходство... Трюмо с многочисленными бутылочками, наполненными душистыми ароматами и аккуратно расставленными на блестящей поверхности... Тумбочка, на поверхности которой просторно расположились часы и телефон... Теплая постель, нежно прикасающаяся к его коже, правильными квадратами окутавшая широкую кровать... И силуэт, равномерно и глубоко вдыхающий свежий воздух, плавно плывущий по комнате из приоткрытого окна...

Все хорошо. Показалось. Нужно спать...

Но сон не приходил. Лишь только он смыкал веки, чувство тревоги возвращалось снова и, сначала едва заметно, а затем все отчетливей и ярче шло по узкому корридору под ребрами. Слева направо. Потом обратно. 

Иногда ему все-таки удавалось заглушить это чувство, провалившись в тяжелый тревожный сон, но чаще он снова открывал глаза, перебирая в голове возможные причины этой странной тревоги.

Деньги... Да, всегда хочется больше, но вроде у него их достаточно... Работа... Нормальная. Не то чтобы особенно интересная, но и несложная... Семья... Слава богу все здоровы... Но, черт побери, что же?! Что же тогда?!.

Это не началось вчера или месяц назад. Чувство тревоги терзало его долгие годы, временами затихая и, казалось бы, вовсе теряясь в суете неотложных дел, временами возвращаясь к нему бессонными ночами, словно хищник, тихо ступающий по следам беззащитной жертвы, прячущийся в тени деревьев при свете солнца и возвращающийся на середину дороги под тусклым мерцанием звезд. Он не боится своей жертвы, не боится того, кто вступился бы за нее. Он играет с ней, распаляя собственный аппетит оттягиваемым моментом аттаки, но не из жалости, а для того, чтобы вцепившись наконец-то в плоть, перегрызть ее сразу и намертво.

Человек раскачивается из стороны в сторону, будто пытаясь вместить в себя внезапное осознание того, что же все-таки не так.

У него есть все. Он прожил. ПРОЖИЛ?!. Половину? Треть? БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ своей жизни так, как подобает достойному члену общества. Так, как ожидали его родители, учителя, начальство, соседи... Так, как на самом деле он никогда не хотел. Сколько времени он истратил, отдавая дань многочисленным ожиданиям других... Гоняясь за их, ИХ мечтами и призраками гарантированного счастья... 

Измена... Нет, он не обманывал друзей, не прикасался к посторонним телам, не предавал родину. Он не сделал ничего во внешнем мире, где исход большинства событий можно с легкостью предсказать, руководствуясь законами физики. Но в каждом своем поступке, в каждой фразе и даже в каждом поцелуе он изменял своим истиным желаниям, своим, почти задохнувшимся под весом условностей, надеждам, своим тайным, спрятаным от всех в самом дальнем уголке души, надеждам, своему собственному зажатому в железные тиски добропорядочной жизни и практически исчезнувшему “Я”.

Что же делать теперь?! Быстро собраться и выйти вон туда, где счастье еще по-прежнему возможно? Или остаться, подчинившись долгу вырванных из него обязательств? Но как же дети?.. Они ведь последуют его примеру и захотят прожить такую же странную жизнь, принеся себя в жертву непонятно чему... Неизвестно зачем...

    Девушка стоит в лучах солнечного света и, вдыхая полной грудью свежий весенний воздух, весело улыбается щебетанию оживленных погодой птиц. Теплый бриз легким дыханием развевает кончики ее волос и безоблачное небо ласково смотрит на нее своей бездонной синевой.  
   Позади нее растянулось безбрежное поле тени, сгущающейся где-то вдали у самого горизонта, и едва различимый черный силуэт медленно движется в ее мраке, словно призрак, обходящий свои владения в безлунную ночь.
    Девушка на секунду приоткрыла зажмуренные глаза и на самом краю открывшейся взору картины она видит полосу, разделяющую свет и тень. Как же долго она сюда шла! Она вспоминает нескончаемо тянущиеся месяцы, а может даже и годы, на протяжении которых она несмело ступала к этому свету. Порой, уже удалившись на какое-то расстояние, она вновь возвращалась в самую гущу, окликнутая этим непонятным силуэтом. Но проходило время и, в очередной раз осознав, что она не принадлежит этой тьме, она снова повторяла попытку вырваться. И она бы и сейчас продолжала оставаться там, вдали от света, но природа сжалилась над ней и лишила ее слуха. Нет, она не оглохла, она просто перестала слышать одну тональность - тональность постоянно и безжалостно зовущего ее вернуться голоса. 
    И снова она отправилась в свой немыслимо длинный путь, собрав последние остатки сил, словно пиявкой высосаных из нее темнотой. Пересекая каждую следующую, более светлую полосу, она с уверенностью думала, что путь уже наконец-то завершен и она достигла того, зачем устремилась, но бессильно опускаясь на землю, она с разочарованием обнаруживала, что сидит, хоть и в более светлом, но все таком же унылом оттенке серого. Словно опьяненный победным пиршеством воин, проснувшийся утром и убежденный, что ночной винный хмель уже освободил его от своих тяжких пут, но с каждым часом обнаруживающий, что еще час назад, хмель цепко держал его в своих жарких пальцах, и лишь теперь он ослаб, испепеленный наступившим утром. Но он заблуждается и будет продолжать заблуждаться, пока новое утро не разбудит его рассветом и он не поймет, что даже поздний вечер вчерашнего дня остался смутным воспоминанием в его трезвой памяти. 
    Поднимаясь вновь и вновь, девушка продолжала идти в сторону яркого солнца и, наконец, пришла. 
    Как могла она жить без этих звуков, без этих запахов, без этого тепла, проникающего сквозь кожу к самому сердцу? Как она оказалась  там, и откуда взялась эта странная тень? Вокруг нету ни скал ни гор, ни даже маленьких пригорков чтобы ее отбросить. И уже каким-то краем своего счастливого сознания она понимает, что тень не естествена, она просто безбрежно окутала тот, ставший ей чужим, силуэт. Да, эту тень отбрасывает его собственная жизнь. Жаль... Но для нее это больше не важно. Она здесь, в этом сказочном свете и ничто больше не вынудит ее вернуться обратно!

Комментарий к стихотворению Федора Сологуба "Когда я в бурном море плавал..."

    По сероватой глади воды, оттеняющей пасмурное осеннее небо, бегут легкие волны, иступленно и однообразно стуча по прибрежным камням тонкой полоской пены. Словно рабочий, стоящий за станком, механически и с абсолютным безразличием производящий одну деталь вслед за другой, ничем не отличающуюся от предыдущей, от следующей и от той, которая получится через сотню, или даже тысячу после этой. У него болит голова от постоянного шума и легкого похмелья и ужасно хочется пойти домой, сесть с бутылочкой холодного пива под телевизором и смотреть футбол, взволнованно переживая за каждый пас, сделанный игроками. Но он не может уйти. Он должен доработать смену, отдав положенные восемь часов собственной жизни работодателю, которого не интересует ничего, кроме аккуратно сложенных стопок произведенного товара. Рабочий перестал смотреть на часы, потому что время все равно не движется и ему надоело разочаровываться в его, будто нарочной, неторопливости. Он стоит у станка и машинально выполняет набор хорошо знакомых действий и ему плевать на результат. Должен - делаю. Вот так и вода, будто ожидая прихода некого иного, более приятного ей времени, бессмысленно стучит о камни, словно испоняя свой долг перед природой.
    Он смотрит на уходящую вдаль водную гладь и не чувствует ничего, кроме пустого спокойствия. Когда-то, давным-давно, он восхищался тем как она переливалась блеском, нежась кошечкой в ласковых солнечных лучах, кричала и стонала, передавая как неотразимая актриса горечь и радости своей страстной героини восторженным зрителям, затихала затаившейся хищницей и обрушивалась грохотом победного марша летящего из медных труб оркестра... А теперь, будто состарившись и обессилев она спокойно лежит на своем смертном одре, касаясь прибрежных камней ровным смиренным дыханием. Она пуста и он тоже пуст. Он не станет задумчиво наблюдать за ней часами, заигрывать с ней бросая в нее мелкой галькой, класть на ее поверхность лепестки цветов и смотреть как она кокетливо уносит их в даль. Нет, он постоит здесь минуту и пойдет дальше по своим делам. Да и пришел он сюда не для того, чтобы увидеть ее, а просто по сложившейся привычке, от которой тоже непременно, следует избавиться ввиду ее никчемности и неудобства.
    Он садится за руль и едет в магазин за продуктами. Как запрограмированный робот он уверенно идет между рядами, наполняя корзину необходимым товаром. У неброско одетой женщины впереди выпадает денежная купюра и он, подавив в себе резкий порыв окликнуть ее, спокойно поднимает деньги и опускает в собственный карман. Ничего, когда я потерял кошелек, мне его никто не вернул, не вернули даже документы. Так что, перебьется тетка.
    Он сгружает пакеты в багажник и закуривает сигарету, прищурившись, разглядывая людей, снующих вокруг. Кто они? О чем думают? Чему радуются.. А никто! Большинство из них так никогда и не осознает собственную бессмысленность. Жалкие глупцы, сентиментальные, ленивые пустышки...
- Мужчина, вы что не видите? Человеку плохо!
- Вижу.
- Так позвоните же в "скорую"
.
- Позвоните сами. Я тороплюсь.

    Осталось четыре светофора и он дома. Что они так переживали-то? Ну помрет этот несчастный дед, и что? Он все равно старый, да и больной какой-то. Зачем его непременно нужно спасти? Чтобы он продолжал изводить своим надрывным ночным кашлем сына, тщетно пытающегося вскарабкаться на растолстевшую жену за стенкой? Или чтобы он докучал своими нравоучениями внукам, жаждущим того дня, когда дед наконец помрет и у каждого из них появится собственная комната... Впереди резко затормозила машина и он едва успел остановиться. Колотилось сердце, взбудораженное резким выбросом адреналина. Может это бог хочет наказать его за такие мысли? Нет, ничего бог ему не сделает, хотя бы лишь по той простой причине, что бога нет. Это сказка, выдуманный миф о милосердном справедливом отце, которому есть до тебя дело и который всегда следит за тем, чтобы все вышло по-честному. Ха! Ну-ну. И как только люди верят в подобный бред? Нету никакого бога. Хотя нет, может и есть, но он совершенно не такой и вряд ли заботится о некой вселенской справедливости. Он поступает так, как ему удобно и выгодно и не придает особого значения правилам игры, приписанной ему оголтелой толпой религиозных фанатиков. И я не поверил бы ему, хотя бы за такую бесчестность. Я верю другому. Тому, кто не создает напрасных иллюзий, не дает ложных обещаний, стараясь вынудить человека вести себя тем или иным образом, не угрожает отправить на пытки в случае непослушания, а ведет себя, как и любой грамотный бизнесмен, стараясь извлечь для себя максимальную выгоду, но не нарушая пунктов подписанного контракта. Он не пытается выставить себя в лучшем свете, не требует, чтобы его любили и поэтому может позволить себе роскошь быть честным и не тратить время на притворство. Да, я верю в Дьявола!

    Он вышел из церкви спокойный и умиротворенный. Он просидел там несколько часов, слушая молитвы, глядя на людей ставящих свечи, набирающих святую воду в пластмассовые бутылки, становящихся на колени и прикрывающих глаза в безмолвной молитве, а потом, наконец решившись, пошел на исповедь. "Теперь все будет хорошо!" - подумал он глубоко вдыхая воздух, который, казалось бы, стал чище и приятней на вкус.
Он не ходил сюда часто и всегда считал, что главное быть честным, справедливым и милосердным, и за это Бог вознаградит его своей любовью и даст ему то, что ему причитается - не деньги, не машину, не дачу, а счастье. Счастье того, что люди будут относиться к нему также, как он относится к ним.

    Работа... Его подставили, свалив на него вину за чужие проколы самым, что ни на есть наглым образом и уволили. Было очень обидно. Не от того, что уволили, а от того, что начальство не потрудилось даже разобраться в том, виноват он или нет, несмотря на то, что он честно проработал на них почти пять лет, не давая ни единого повода усомниться в собственном профессионализме. Обидно. Но работа не последняя и они еще сами пожалеют об этом. Ну и Бог с ними.
    Он уже было почти отошел от этого и даже простил в душе начальника, как судьба подкинула ему новый подарок. Его сын заболел. Заболел по-настоящему. Требовалось много денег на "шоколадки" врачам, на дорогостоящие лекарства, на операции, на консультации у известных специалистов. У него были деньги. Он всегда хорошо зарабатывал и успел накопить приличную сумму на счету в банке.
    Месяц, два, три... Казалось, этот ад бесконечен. Больницы, бессонные ночи, плачущий ребенок, непонимающий зачем и за что ему так больно... Деньги стали заканчиваться. Он не работал уже не один месяц потому, что ему не хватало времени на то, чтобы даже пройти собеседование, и, уж тем более, вряд ли на новой работе стали бы терпеть постоянные больничные, выходные и рассеяность, как следствие бессоных ночей, да и вообще невозможность сосредоточиться на чем-то или ком-то еще кроме сына.
    Это началось в середине лета. Ни операции, ни врачи, ни бабки-знахарки не могли помочь. Сыну становилось все хуже и хуже. Отчаявшись, он в очередной раз стал искать в интернете хоть что-то, что дало бы хоть малейший шанс на выздоровление ребенка. И нашел. Нашел случайно и, удивившись, что не видел этого раньше, связался с клиникой. Врачи ознакомились с медицинскими заключениями и произнесли те заветные слова, о которых он молился всю ночь - они берутся. Но стоить это будет дорого.
    Он проверил счет. Не хватало много, но он не расстроился - он одолжит у друзей. Стараясь не занимать крупной суммы у одного человека, он методично обзванивал всех подряд по записной книжке. Некоторые охотно соглашались одолжить, иные отказывали, третьи одалживали, но меньше. Время шло, а сумма которую ему удалось собрать была только третьей частью того, что нужно было проплатить клинике. И тогда он достав, как ему казалось, козыри из рукава, стал звонить своим близким друзьям. Первый шок наступил тогда, когда человек, который был ему почти как брат, сказал что не сможет дать взаймы, потому что планирует купить машину на следующей неделе. Ошарашенный он попрощался и долго смотрел на экран телефона, пытаясь понять и переварить услышанную информацию. Другой сказал, что у него, к сожалению, у самого нет денег. Как?! Как у него может не быть денег?! Он же сам устраивал друга на работу и знает точно сколько тот зарабатывает и сколько тратит...Третий согласился одолжить, но скорее от того, что просто не умел отказывать, а не потому, что ему особенно хотелось...
    Денег не хватало все равно.
В тот день он рано проснулся чтобы пойти в банк и попробовать оформить кредит. Да, они дерут безумные проценты, да и вообще могут ничего не дать, но он готов заложить квартиру и на это они должны клюнуть. Он пересмотрел внимательно подготовленные документы и, убедившись, что ничего не забыл, пошел в прихожую одевать обувь, как вдруг, еле слышно, его окликнула жена. Ноги стали ватными и перестали слушаться. Он облокотился о стену и медленно сполз на пол.

    Потолок казался белым и безжизненным. В углу над шкафом виднелась паутина, поблескивющая в луче солнца пробившемся сквозь штору. Он окинул комнату безразличным взглядом и снова отвернулся к стенке, на которой разбегаясь во все стороны синели симметричные завитки нанесенных на обои рисунков. В животе урчало, но идти и есть не хотелось - перехочется. Он прикрыл глаза и снова придался ставшим уже привычными размышлениям о том, существует ли в мире хоть какая-то справедливость, и, если да, то за что он несет ТАКОЕ наказание. Ответ постоянно ускользал и не в силах сосредоточиться он снова заснул.

    Он вышел из церкви и глубоко вдохнул свежий прохладный воздух, словно светом наполнивший легкие. Все будет хорошо... Он пошел в сторону автобусной остановки. Тучи постепенно затягивали ноябрьское небо и до того как приехал нужный автобус, над его головой засверкали молнии и словно из ведра полился холодный и безжалостный осенний дождь.
    Час... Другой... Уже казалось пошел и третий, а он все сидел в автобусе и прижимался лбом к стеклу. Автобус доехал до своей конечной остановки, потом развернулся и поехал в обратном направлении, потом опять доехал до конечной, а он все никак не мог собраться и выйти. Он ехал и смотрел на людей за окном, спешащих укрыться от дождя, на силуэты в окнах домов, где уже давно зажегся свет, на машины, на бездомных собак, на детские площадки, на офисные здания... В голове крутились слова священника и он пытался понять и смириться с их жестоким смыслом: «Господь так решил...» А почему же Он решил именно так, а не иначе? Может быть он в чем-то провинился и это просто возмездие за его грехи?
    Он перебирал в голове все свои поступки. Сначала за последние пару лет, потом за пять, потом за десять, перебирал и никак не мог найти в них ничего настолько плохого или бесчестного, что могло бы даже отдаленно повлечь наказание в такой степени. Он был честен на работе, всегда приходил на помощь друзьям, заботился о родителях, был верен жене, не воровал, не убивал... За что же тогда?..
    Замок не поддавался и подняв глаза он заметил, что дверь не закрыта и из щели струится слабый свет. Странно: жена должна быть у тещи. Она теперь часто ночевала там по выходным. Он толкнул дверь и она поддалась. Он застыл. Вся квартира была вывернута наизнанку. Разбросанная одежда, разбитый хрусталь, какие-то непонятные лужи на полу... Заглянув в комнату он убедился, что ни компьютера, ни телевизора в ней больше не было. А в середине комнаты, на полу лежала фотография сына с разбитой рамкой, сброшенная, по-видимому, в спешке со стола и на нежной гладкой щечке виднелся черный узор подошвы, отпечатавший на невинном лице пыльную мокрую осеннюю грязь. Было смешно, как-то так странно смешно, когда вроде должно хотеться плакать, но ситуация до того несуразна, что невольно вызывает улыбку... Он оперся на косяк двери и засмеялся.

    Он поставил машину на стоянку у подъезда и поднялся с продуктами домой. Жена, обрадовавшись его возвращению, нежно обняла его за шею и поцеловала. От нее пахло сладкими пьянящими духами и он знал наверняка, что если сейчас потянет за пояс шелкового халатика, разошедшиеся в стороны полы откроют безупречное тело в дорогом белье. Да, именно такую он и хотел... На мгновение он вспомнил вечно унылый заплаканный вид первой жены и его передернуло. Зачем он вообще продолжал с ней жить после...? Она вечно ныла, жаловалась на новые болячки, плакала по ночам и всего за пару месяцев превратила себя в настоящую старуху, жалкую и беспомощную. Зачем такая вообще может быть кому-то нужна?..
    Жена зажгла свечи и потушила свет.
- За нас! За твое повышение!

    Колесница стремительно летит вперед. Лошади несутся голопом, высекая из дорожного камня искры своими прочными подковами и поднимая пыль. Молодой мужчина уверенно держит вожжи крепкими руками. Его взгляд устремлен вперед, где до самого горизонта растянулось небо затянутое мглой. Его не смущают сгущающиеся сумерки, не страшит темный лес таящий тысячи опасностей. Он знает, что там, вдали, его ждет залитая солнечным светом поляна, где он отпустит изнуренных длительным бегом лошадей и неспеша пойдет пешком, наслаждаясь яркими красками вокруг.
    Где-то там, позади на дороге осталась лежать девушка. Услышав, что Король будет проезжать по этой дороге, она прибежала сюда со всех ног, чтобы поприветствовать своего Монарха. Покоренная его молодостью и красотой, она смущенно опустила глаза, выражая покорность и преданность свонму правителю и пряча любовь под опущенными веками. Она думала, что колесница остановится и Король примет кубок с рубиновым вином из ее рук, но колесница пролетела мимо не сбавляя скорости и сбила ее с ног.
Девушка смотрит вслед удаляющемуся экипажу боготворящим взглядом. Она верит в великодушие Правителя и ждет, что он развернет лошадей и вернется назад, не для того чтобы исцелить ее кровоточащие раны, а для того чтобы протянуть ей свою милосердную руку, принеся смирение и покой.
    Король молод и полон сил. Он уже видит свою цель, открывающуюся его взору на краю горизонта. Он видел девушку, но времени остановиться у него не было. Она не понадобится ему там, в том сказочном мире, ждущем его впереди и он не станет терять времени и возвращаться. Пусть ей поможет кто-нибудь другой... Ослепленный собственной властью и целеустремленностью, он еще не осознает, что в дорожной пыли он оставил не девушку, а свою собственную душу и в той заветной жизни, которая поглотила весь его разум, он не обретет то, за чем стремится. Он сможет увидеть солнечный свет глазами, потрогать зеленую траву рукой, ощутить вкус прохладной родниковой воды на губах, но он не почувствует то, что можно ощутить только душой, он не почувствует того заветного счастья.
    Расстояние велико, но оно все еще преодолимо. И пусть сейчас путь обратно кажется ему долгим и бессмысленным, он постепенно начинает чувствовать халатность и бездумность своего поступка. Он заглушает в себе это чувство, полагая, что скоро оно бесследно растворится, поглощенное новыми радостями светлой жизни брезжащей на горизонте. Но он неправ. В том месте где жила его душа у него останется незатягиваемая шрамами пустота. С каждой милей уносящей его вперед, он будет чувствовать эту пустоту все ярче и отчетливей. Поначалу она будет возвращаться изредка, легкой ноющей ссадиной, затем все чаще и чаще, словно не полностью сросшийся перелом в дождливую погоду, а потом и вовсе перерастет в непрерывную пытку хронической болезни. Он захочет вернуться, но расстояние будет уже настолько огромно, что ему не хватит целой жизни для того чтобы его преодолеть. Даже если он все-таки решится и пустится в этот отчаянный путь, на том месте где когда-то лежала девушка, не будет уже ничего, что даст ему хоть малейшую веру в то, что она там на самом деле была.
    Девушка смотрит на уменьшающуюся точку уезжающей колесницы. Ее угасающий взгляд продолжает хранить восторг и надежду и она будет ждать, веря в его великодушие, до той самой минуты, пока свет окончательно не померкнет в ее глазах.