Я иду за тобой тихой уличной тенью,
Прижимаясь к домам, прячась от фонарей.
По сентябрьской душной жаре воскресенья,
По прилипчивой к телу как пыль мошкаре.
Я иду и все чаще стучит твое сердце -
Ты все чувствуешь органом чувства шестым.
Не стесняйся, мечтай об агонии смерти -
Ты ведь сам говорил, наши жизни - мечты.
Пять минут. Еще два поворота налево.
Доставай каберне, зажигай две свечи.
В гости ночью явилась твоя королева.
Ты писал? Я пришла. Уж теперь не кричи.
Сколько раз я просила не помнить мой номер,
Не писать по ночам, не смотреть мне в окно?
Но ты каждый раз изображал, что не понял,
Или думал - шучу. Мне, поверь, все равно.
Я тебя избегала, стирала посланья,
Нажимала "отбой" на сто тысяч звонков,
Но ты шел, вслед за мной на руки расстояньи,
Одержимо шепча про святую любовь.
С твоей помощью, я, словно нервно больная,
Стала вздрагивать с каждым шуршаньем листвы
И сутулясь ходить, уже точно не зная,
Ты идешь, или кажешься из головы.
Это длилось бы год за мучительным годом,
И в сомнении мысли терялись бы вновь.
Я бы снова решала, что низко и подло
Обижать человека в ответ на любовь.
Но ты, будто бы сам поспешил за развязкой,
И, дождавшись пока я останусь одна,
Ты проник ко мне в дом, сделав множество разных
Фотографий моих беззаботного сна.
Я назвать не могу этот веер эмоций -
Ужас? Страх? Ярость? Злость? Беззащитности боль?
Только в мире моем затуманилось солнце,
Когда ты мне прислал их, одну за одной.
С неизвестного адреса. С тонким намеком.
Где причастность твою не докажешь никак.
Только ты просчитался в расчетах немного -
 Мне не нужно присяжных и тонны бумаг.
Пусть они остаются для трепетных граждан,
Возложившим заботу на плечи погон.
Я - Фемида сама, для меня только важен
Приговор тот, что вынес мой личный закон.
Не мечись, не молись, не скули - не прощу я.
Хладнокровный расчёт, а не ярость во мне.
Я тебе покажу, где маньяки зимуют
Вместе с рыбами раком на илистом дне.

Есть женщины которые с молодости жены, есть те, кто до старости девушки. При чем, к социальному статусу это отношения не имеет.
Ты не выйдешь отсюда.
Свой замкнутый круг
По порядкам причуды
Заломанных рук,
Из разбитой посуды,
С надеждой, что вдруг
По другому все будет,
И слюбится стук,
Сквозь спокойные груды
Недель, сквозь подруг,
Обещающих мудро,
Что любят супруг,
Кофе варящих утром,
Нагревших утюг,
И в мгновениях трудных
Отчаянный звук
Припорошивших пудрой
У краешка губ,
Ты построила, дура,
Как сети паук.
И идешь ты понуро
По жизни из мук
Хлопоча словно кура,
Лишь входит петух.
А ночами микстура
Обид льется в пух.
Неподъемною фурой
На шее хомут.
Смрадной жижею бурой
Болото - твой пруд.

Закрывай свои уши,
Не слышь, убегай
Прячься в жизни бездушной,
Надейся на рай.
Только в пледе из плюша
Есть дыры и край,
И отравой снаружи,
Как ты не играй,
Правда гостьей ненужной
Заглянет на чай.

Я буду шептать тебе тихо-притихо,
Одними губами, почти не дыша,
Как зайца любила слепая зайчиха,
Как он ее прятал сутра в камышах
От лисов бегущих за свежей добычей,
От ружий и лая голодных собак,
И там она тихо сидела обычно,
С трудом подавляя неведенья страх.
А вечером он возвращался с морковкой
И, нежно прижавшись к зайчихе бочком,
Рассказывал ей, как бесстрашно и ловко
Сбежал от лисицы вдвоем с хомячком.
И, медленно двигая беленьким ушком,
Зайчиха мечтала, как с зайцем своим,
Когда-нибудь сможет скакать по опушке
И, в "волка" играя, гоняться за ним.
И, пусть никогда и не видела леса,
Не знала чем свет отличался от тьмы,
Слепая зайчиха счастливой принцессой
Жила с белым зайцем четыре зимы.
Но вот наступило их пятое лето,
И заяц сутра ускакал, как всегда,
Но стихли воробушки - зайца все нету.
Колотиться сердце зайчихи - беда!
Что делать теперь? Она щупает лапкой
Траву, и не может никак различить,
Туда ей идти, или может обратно.
По щечкам слезинок полились ручьи...
- Куда же пошла она ночью на ощупь,
Ведь ей безопаснее было сидеть?
- Туда, где найти ее хищникам проще,
Где сможет принять она быструю смерть.
- Зачем ведь она бы могла и дождаться,
Ну, или попробовать жить без него?
- Зачем? Жизнь придумана только для счастья,
А жизнь из страданий нужна для чего?
- Но может он позже еще бы вернулся...
- Она бы его уже не приняла:
Он к ней не пришел, понимая весь ужас,
С которым зайчиха его прождала.
- А заяц? Где все-таки он подевался?
- Он встретил зайчиху, с которой смеясь
Весь день на опушке игриво гонялся.
- И ночью остался слепой изменять?
- Да нет, не совсем. Он задумался просто,
Зачем ему жизнь свою в няньках ходить,
Когда можно бегать и ласковый воздух
С подругой своею в лесу разделить.
- Да ну, не бывает так. Ты перегнула.
- Ты прав. Зайцы все же добрее людей.
Ну все. Надо спать. Даже кошка заснула.
Давай, мудренее полуночи день.

Как хорошо, что ты пришел нежданно,
Когда закат уплыл за горизонт,
И я, обнявшись с книгой на диване,
Грустила, представляя перезвон
Ее колец, сережек и браслетов,
Когда по коридорам на балет
Спешила Фрида в гипсовом корсете,
Смеясь и озаряя целый свет.
И вот звонок сломал немую стену,
В которой прятался мой грустный мир.
И вот ты стал на правое колено
И губы молча к пальцам приложил.
'Ну все, вставай, я злиться не умею!
Да и вообще, к чему был этот жест?'
'Вот так, когда и звук издать не смеют,
Прощенья просят принцы у принцесс.'

Играет свечка с полумраком в салки
А я, забыв о старости вздыхать
 Пришла к тебе блондинкою-русалкой
Убрав очки и книгу под кровать
И, как давно, в загаженном барделе,
Пытаясь Карлоса очаровать,
Пред зеркалами изгибала тело
Увядшей юности циркачка-мать,
Вот так и я, прикрыв в томленье веки,
Бесстыже отражаюсь в зеркалах,
Но только я не толстая и нету
Седого следа в длинных волосах.
И ты сойдешь со мной с ума к рассвету,
В моих безумствах растворясь как дым...
Как хорошо, что ты ко мне приехал
И снова в жизнь забрал из пустоты...

Закончился бисер в безвременной чаше,
И мир отразило зеркальное дно.
Прижались акулы друг к другу - им страшно,
Орлы заблудились - им слишком темно.
Впиваются волки в отчаянной схватке
В свои отраженья, надрывно скуля,
Запутались хитрые лисы в загадках,
И крысы никак не сочтут три рубля.
Повсюду сумятица и суматоха.
Быки по слогам прочитали "де-бил",
От собственной жалости пятятся лохи,
И колокол съежился и не забил.
Краснеют в углу от стыда лицемеры,
Смущаются жадины кучи мешков,
Стыдливо замолкли надменные стервы,
Задумалось в дойках застыв молоко.
Лишь Свет ухмыляется тихо в сторонке -
Он сам ради шутки достал свой конец,
И, будто заботливый папа ребенку,
В окно показал взрослой правды свинец.
И, не торопясь, не моргая глазами,
Спокойно сказал, пристреляв старый Гром:
"Я здесь ни при чем - вы все сделали сами.
Молитесь, животные - всем вам Садом."

Не в моде нынче сказочные принцы,
Их больше не рождает мать-Земля.
Вот и принцесса не пошла на принцип
И в старого влюбилась короля.
В его хромой замученной походке
Ей сила видится уверенных шагов,
Она не слышит лепетаний кротких,
Ей речь в его устах как песнь богов.
Ей хочется к нему прижаться страстно,
Чтоб жар расплавил северные льды,
А он скорбит, что съел икры напрасно
И прохворает, видно, до среды.
В его глазах на утренней поляне
Она мечтает видеть облака,
А он, оставив челюсти в стакане,
В кровать ложится с грелкою в руках.
Он на принцессу взглянет из-за шторы
И к королеве охая пойдет.
Она его излечит от запоров
И пятна с панталонов изведет.
Годами будет спрашивать принцесса
У сосен и у ландышей: "Зачем?.."
Но эхо лишь воротится из леса,
Оставив ее глупую ни с чем.

Разносит ветер пепел по балкону,
Треща горят измятые листы.
Уходит чадо вечности бездонной
Путем обратным в чрево пустоты.
Кричат в огне расплавленные строки,
Моля пощады прыгают слова...
Мне их не жаль, ведь им туда дорога,
Где не прочту ни раз я их, ни два.
Пускай пылают страстные посланья,
И вместе с ними пусть горит в огне
История о разочарованье,
Не оставляя ни следа во мне.
Да, я могла бы без труда большого
Одним нажатьем все поудалять,
Но я верна огню - он может много,
И потому нажала на "Печать".
Пусть серый след исчадий алфавита
Мое запомнит мнение о нем,
В прогнившей банке, ржавчиной избитой,
Сроднясь с окурками, смешавшись с мхом